Форум Алиса-Тверь, Телевизор-Тверь, Объект Насмешек, Рикошет

В редакцию FUZZA пришло письмо от Валерия Кирилова - он предлагал поделиться воспоминаниями о группе ЗООПАРК, барабанщиком которой был с 1985 по 1991 год, и о своем близком друге - Михаиле Науменко. Мы не могли не откликнуться на это предложение, и вскоре Валерий прислал нам рукопись.
Я написал о том, что кажется мне особо важным, - пишет Валерий Кирилов в предисловии к ней. - Пытался показать того Майка и тот ЗООПАРК, который мы видели изнутри, - кухню, так сказать. Боюсь, что мой рассказ не совпадет с образом пьяницы и раздолбая, который приписывали Майку, но я писал о том, что видел и знал сам, лично. Прошу вас, не сокращайте написанное, исправьте лишь стилистические и прочие ошибки.
Так мы и поступили, - тем более что правка практически и не понадобилась.
Знакомство
Мой приход в ЗООПАРК был случаен и странен. Будучи по образованию профессиональным музыкантом, я разрывался в то время между Рок-клубом и официозом. Играя в клубовских командах, я уставал от безденежья, но, играя в официозе, - плакал от маразма. Став лауреатом фестиваля РК в составе ДЖУНГЛЕЙ, я ушел оттуда в ленконцертовскую КАЛИНКУ, где играли (кормились) в то время Эдик Шклярский (ПИКНИК), Андрей Васильев (РОССИЯНЕ) и другие классные музыканты. Но надолго меня не хватило, - летом 1985 года я оттуда сбежал и болтался без дела. Собрал было собственный проект, но дело шло очень туго. Приехавшая в гости моя американская кузина Шилли постоянно корила меня уходом из ДЖУНГЛЕЙ, и как-то раз затащила-таки на концерт в РК. Там играла моя бывшая группа с новым барабанщиком - Сашей Кондрашкиным, с которым я в свое время учился в музучилище им. Мусоргского, и который умудрялся самым странным образом замещать меня во многих командах: он пришел после меня в СТРАННЫЕ ИГРЫ, в КСК и, вот теперь, в ДЖУНГЛИ.
Помню, сидя в зале, я мрачно размышлял о своем проекте. А в перерыве к нам подошел мой друг детства Андрей Муратов и сказал, что меня искал Майк.
- Где он? - спросил я.
- Курит в туалете, - ответил Мурзик.
Я побрел в туалет и увидел там Майка в окружении свиты: его друзья держали в руках бутылки вина и курили табак.
- Привет, Майк. Ты хотел меня видеть? - спросил я. Не думаю, что в тот момент мое лицо было приветливым.
Майк улыбнулся ,взял меня под руку и отвел в уголок. Мы молча выпили, и я приготовился слушать.
- Ты, как я слышал, не сильно занят сейчас? - спросил он, закуривая Беломор.
- Вообще-то я занимаюсь одним проектом...
- Да, знаю, мне Тессюль рассказывал. Ну, и как идут дела?
- Да так, - я поморщился, - а вернее, никак.
- Дело в том, что скоро кончается год, как нам запретили играть, а барабанщика нет. Ты, я слышал, учился играть у Губермана?
- Да.
- В ДЖУНГЛЯХ я тебя слышал, с Цоем запись тоже слышал... А не хочешь ли поиграть с нами?
Я задумался. Я знал, что год назад, в Киеве, во время квартирника Майка и Цоя накрыл КГБ, после чего им запретили выступать в течение года. И вот, этот год подходил к концу...
Майк, наверное, приняв мое молчание за сомнения, предложил:
- Если не сможешь играть у нас постоянно, то хотя бы отыграй на ближайшем концерте.
- Конечно, сыграю. Когда?
- Через неделю, здесь. Выступаем вместе с КИНО и АКВАРИУМОМ.
С присущей мне самонадеянностью я посчитал, что за неделю управлюсь с программой 300, а потому сказал:
- На этот концерт рассчитывай на меня полностью. Ну, а как там дальше, я пока не знаю. Дай время подумать.
- ОК. - Майк вернулся к своей компании.
Вечером мы с Шилли гуляли по набережной Невы, и я, прихлебывая Рябину на коньяке, попросил у нее совета.
- ЗООПАРК, - сказала она, - очень известная группа. Соглашайся!
Начало
На следующий день я позвонил Майку на работу и предложил встретиться. Через пару часов мы уже сидели у меня дома и вовсю договаривались. Остановились на том, что я играю с ними две недели и, если мы друг другу понравимся, то это дело продолжим. Но была еще одна проблема: штатный басист группы, Илья Куликов, временно отсутствовал, и Майк решил попробовать взять на его место Сергея Тессюля, на точке которого я репетировал со своей командой.
- Там как раз и барабаны твои стоят, - заметил Майк. Подобная осведомленность меня удивила, но много позже я узнал, что Майк, прежде чем кого-либо приглашать, всегда собирал об этом человеке самые подробные сведения.
На следующий день мы встретились на точке, прослушались для порядка и... начали репетировать у Майка на квартире, в пустой комнате, где шел ремонт. Шура Храбунов отработал с Сергеем басовые партии ранее, отдельно. Барабанов в комнате не было, и я отбивал темп линейкой по подоконнику, урывками записывая формы песен, обозначая стоп-таймы и брейки. Программа была сделана за 4,5 часа, причем последние песни отрабатывались утром, - в день концерта. Прежде чем уходить на игру, я выпросил у Шуры Храбунова привинчивающуюся настольную лампу, которую потом прикрутил к пюпитру, - я не был уверен в своей памяти.
Когда концерт начался, я решил немного вздремнуть - благо, выступали мы не первыми, - и, расположившись на подоконнике, уснул. Меня разбудили перед самым выходом на сцену, и я, не до конца проснувшись, помчался в крохотный (с телефонную будку) служебный туалет. И надо же! Перед самым моим носом кто-то туда юркнул. Я, приплясывая, стал ждать. Наконец, дверь открылась, и оттуда вышли двое парней. Потом - девушка и пара молодых людей, затем несколько девчонок кряду... Я оторопел, - как они там поместились? Просто Максим и Федор какой-то (вспомнилась глава Подпольщики)! Разъяснилось все просто: билетов на всех не хватило, - тем более что играли группы, до того не выступавшие год. А туалет располагался на втором этаже, вот фаны через него и полезли. С подобной целеустремленностью я ранее не сталкивался, но мне она очень понравилась.
Как прошел концерт? Кто там был, - тот запомнил на всю жизнь, а тем, кто не был, все равно ничего не объяснишь. Очень было круто...
Отношения
С приходом новой ритм-секции звук группы значительно изменился: критики тогда отмечали, что ЗООПАРК стал звучать жестче, плотнее и вообще изрядно потяжелел. Думаю, это произошло, потому что сразу был найден общий музыкальный язык с Шурой, который тогда был ориентирован на хард-рок, - даже, наверное, с уклоном в хэви. Тессюль же был всеяден: слушал разную музыку, неплохо владел слэпом и учился в Салтыковке. Но поскольку басовые партии сочинялись с гитаристом, то и бис получался жестким, хотя Сергей как басист все-таки был больше ориентирован на джаз.
Майка до аранжировок мы старались не допускать. Да ему это и не нужно было, он нам полностью доверял. Если ему что-то не нравилось, то он мог применить данное ему право вето, но Майк им практически не пользовался. Хотя, конечно, случались и казусы. Как-то Майк сочинил частушку о нашем арранжменте на мотив немецкого марша из Героической симфонии Шостаковича: Я - Храбуновер! Я - гениальный! Майк написал сим-фо-нию, а я ее ис-пор-тил всю!
А аранжировки делались так. Майк приходил с гитарой к Шуре, - благо, они жили в одной коммунальной квартире, - где уже сидел я, и показывал нам новую вещь. Я прикидывал темп и барабанный рисунок, Саня запоминал гармонию и пробовал какой-нибудь рифф или ходильник (секвенцию). Потом мы уже вместе с ним расставляли синкопы, акценты, - то есть ориентировали лидер-гитару и барабаны друг на друга. Уточняли форму песни, брейки - и на этой стадии обычно останавливались. Далее Шура вызывал басиста и начинал его мучить, причем во всех смыслах сразу. Обладая богатой фантазией научно-технического работника, он мучил его изощренно: Давай так, давай этак, в таком режиме прогоним, в другом... Жуть! Я старался при этом не присутствовать, так как после этого кошмара работать с басистом должен был сам. Тессюль, выжатый как лимон, к тому времени уже чуть дышал, и потому я особо не зверствовал - так, синкопы, совмещение ритмических рисунков, мелизмы и прочее. Басист, он ведь как? Он ведь и ласку, и слово приветливое понимает и ценит. Лаской от него большего добьешься, так я думаю. Но обычно после Шуры мне уже с басистом делать было нечего, - разве что по мелочи...
После всего этого мы собирались всем составом и прогоняли новую вещь целиком. А иногда и несколько песен сразу. Андрей Тропилло как-то заявил: Когда пришел Кирилов, у Майка появилась группа, послушная ему. Чушь! Майк не противопоставлял себя команде, - он был одним из нас. Я много где играл, и могу точно сказать, что такой демократии, как в ЗООПАРКЕ, не видел нигде. К предложениям музыкантов отношение Майка было самым трепетным, но если что-то не нравилось, то и говорилось об этом прямо.
Я был не единственным, кто осмеливался открыто перечить Майку. Например, когда в 1987 году, за пару недель до фестиваля, Майк представил нам на обсуждение откровенно слабую программу, группа взбеленилась и забастовала. Мы с Храбуновым, в ужасе и отчаянии от предложенного, пытались репетировать даже мои (!) вещи, которые я предложил на замену паре майковских. Или другой пример: когда мы с Шурой получили предложение играть в Дании, Майк не только не возражал, но и активно интересовался предстоящей поездкой и ходом подготовки нашей программы. Когда же в Копенгагене мне предложили поработать в одной из датских команд, он тоже не возражал, только ехидно посоветовал: - Будешь продавать Родину, - смотри, дешево не отдавай!
Никакой ревности. А ведь своим легионерством я выбивал коллектив из рабочего гастрольного графика! Майк, даже зная, что я могу и не вернуться, не стал искать замену. Он меня ждал, и я, зная это, не мог не приехать назад (хотя после его смерти и жалел об этом частенько). Искренне не понимаю, как Тропилло додумался до определения послушная группа...
Музыканты
Но все это было много позже, а пока вернемся в 1985 год. ЗООПАРК изрядно потяжелел, но напрасно поклонники металла готовили нам торжественную встречу. В те времена я мечтал о работе с духовой секцией, и однажды посоветовал Майку усилить З00 духовыми. Идея ему понравилась, но он предложил осуществить ее чуть позже, добавив: Есть у меня одно интересное предложение...
Так появились у нас backing vocals с Александром Петровичем Донских во главе. Петрович, как мы называли его, иногда поигрывал с нами и до того, в качестве приходящего клавишника, так что мы были уже знакомы. И вот, когда шла подготовка к фестивалю Рок-клуба 1986 года, Петрович сказал, что backing vocals готовы к действию хоть сейчас. Трудолюбивый и талантливый музыкант, бывший вокалист ЗЕМЛЯН, он отрепетировал все песни отдельно с певицами и просто поставил нас перед фактом. Назначили репетицию. Петрович, помню, перед ней все нас уговаривал: Я вас прошу, только без мата! Как главный бабник, я сгорал от нетерпения. Наконец, на точку пришли Галина Скигина и Наталья Шишкина (Михася). Мы начали играть, они запели, - и я затащился так, что слова сказать не мог после первой же сыгранной вещи: мне так понравилось, что оставалось только вздыхать и хлопать глазами. Ругаться-то нельзя, даже от восхищения! А потом запели-заиграли вторую, третью... Профессионалы: пели четко, слаженно, чуть подсвинговывая - ни одной левой ноты. Я был в восторге.
Тогда же у нас появился штатный клавишник - Андрей Муратов (ВОЛШЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, DDT). Я близко знал его с детства: он учился в консерваторской школе, позже сбежал. А рядом ошивался Мурзик - он взял и наложил все, как надо, причем буквально со второго дубля. На фестивале выступили уже вместе. Стали лауреатами, и Майк по этому поводу говорил всем с нескрываемой гордостью: Сбылась мечта идиота! Он был доволен.
Отношения в коллективе сложились к тому времени самые теплые. Единственное, что несколько раздражало Майка - статичное поведение на сцене Сережи Тессюля, но на игре оно никак не отражалось: Сергей играл очень аккуратно. Мне нравилось работать с ним, хотя Майк все чаще и чаще начинал вспоминать временно отсутствующего штатного басиста: Вот погодите ,вернется Илья, - он вам всем покажет!
Перемены
Однажды, во время лауреатских концертов фестиваля в СКК, Майк подвел ко мне здорового парня и девушку, и представил их: Знакомься, Кирилыч: это Илья Куликов и его жена Лена. Илья в то время еще находился на поселении в Псковской области, но сидеть ему оставалось несколько месяцев, и я понял: грядут перемены.
Когда Илья освободился, Майк взял его сразу, - правда, с одним условием: Если я хоть раз только заподозрю, что ты под кайфом, - выгоню! Мне же, как профоргу, дал задание: Боюсь, как бы он не сорвался, ты за ним присмотри. Я ответил: Ты что, он же сопьется! Майк: Ничего страшного, лишь бы не торчал.
С Ильей мы нашли общий язык сразу, - желая поближе с ним познакомиться, я перед первой же репетицией пригласил его на обед. Мы славно выпили-закусили и поехали на репетицию, но на трамвайной остановке ко мне пристал какой-то хам, и я был вынужден применить силу. Никто ничего не заметил: он просто упал среди толпы. Мы с Ильей сели в трамвай и поехали к Майку, но за трамваем началась погоня: на ближайшей остановке в салон ворвалась милиция, и нас повязали. За что вы его ударили? - спросил меня дежурный в участке. Они ругали советскую власть, а я сделал им замечание, - не моргнув глазом, соврал встрявший в допрос потерпевший. Я кинулся на этого урода, но меня оттащили...
Майк, выслушав наши оправдания по поводу причины опоздания, заметил: Ну, думаю, с Ильей вы поладите. Так оно и вышло.
С приходом Ильи произошли некоторые изменения. Звучание группы еще более ужесточилось, появился собственный зоопарковский сленг, дедовщина и культ товарища Руководителя. Тогда же появились и первые официальные должности: Майк - Руководитель, он же товарищ Генеральный Секретарь; я - товарищ Первый (секретарь), профорг, физорг, секс-символ и, по совместительству, и.о. директора; Шура - секретарь ЦК ВЛКСМ, а Куликов - диссидент.
Появились и дисциплинарные взыскания, - целая система штрафов: за ор (повышение голоса на коллегу), за опоздание, за прогул, за лажу, за игру в нетрезвом виде, за срыв концерта (самое страшное) и за многое другое. Штрафные деньги делились на всех, но обычно тут же становились выручкой ближайшего прогрессивного магазина, так что проштрафившийся особо не ущемлялся, а иногда и сразу приходил со штрафом в кармане. Штраф можно было также внести заранее и орать, сколько хочешь и на кого хочешь, - но желающих почему-то не находилось. Система эта была придумана для того, чтобы ограничить вредные привычки некоторых членов коллектива и поддерживать внутреннюю дисциплину.
Взяли директора, - Севу Грача, и он органично влился в группу. Начали снимать первые клипы: Буги-Вуги, Мария...
Успех
Приближался очередной фестиваль Рок-клуба. Ажиотаж, вызванный появлением у нас вокальной группы, уже улегся, и нужно было определять новую генеральную линию команды. Я опять заговорил о духовых, но Майк, втайне от всех готовивший новую программу, дал мне понять, что в его новых песнях они вряд ли будут уместны. Ну, разве что саксофон...
Так у нас появился Дядя Миша Чернов (DDT). Я помнил этого джазмена по музучилищу, где часто видел его среди старшекурсников. Мы попросили его поиграть с нами в качестве сессионного музыканта. Он согласился. Крепкий профессионал, он с первого раза сыграл все, что нам было надо, и без всяких фокусов.
Я думаю, что та программа писалась Майком второпях, отчего и получилась слабоватой. Кроме того, мы приступили к репетициям слишком поздно, - до начала фестиваля оставались считанные дни, и мы попросту не успевали программу эту отшлифовать, а потому и на сцену вышли, немного нервничая. А как было не нервничать, если даже формы песен не все помнили, до того программа была сырой! На том фестивале решили лауреатов не называть, а награждать всякими штучками. Мы получили почетную грамоту За верность жанру. Публика нами была довольна. Мы- нет.
Именно к тому времени к ЗООПАРКУ начали приходить успех и признание. Фирма Мелодия наконец-то, с опозданием в несколько лет, выпустила два наших миньона, потом диск Белая Полоса. Появились хвалебные (и не очень) статьи в центральной прессе. Мы заняли первое место в хит-параде ТАСС (был такой), сняли клип на песню Трезвость - Норма Жизни (весьма цинично звучащую в наших устах). Сыпались гастрольные предложения. Все мы поувольнялись со своих работ и официально устроились работать музыкантами. Нас узнавали на московских улицах, брали автографы, приглашали в престижные телепрограммы (правда, потом не показывали)... Словом, началась сладкая жизнь. Но пришли и первые серьезные проблемы.
Проблемы
Майка стал беспричинно раздражать Мурзик. Объяснить этого он не мог, хоть и пытался. Я часто заступался за старого друга, одно время это помогало, но у Андрея начали возникать трения и с Ильей, а этого Майк уже терпеть не смог, и потому, несмотря на мое заступничество, Муратов нас покинул. Я был против, и не раз потом жалел, что мне не удалось настоять на своем, но Майк был непреклонен. А незадолго до того из-за своего неэтичного поведения группу вынужден был покинуть Саша Донских.
Со всеми ушедшими из ЗООПАРКА музыкантами у нас, однако, остались (и до сих пор остаются) самые теплые отношения. Это не реверанс, это факт.
...Я подозреваю, что первые проблемы с левой рукой стали у Майка появляться еще тогда, но он их тщательно скрывал. Он играл вторую гитару, ее было почти не слышно; но в Прощай, Детка ему приходилось играть соло, - и чувствовалось, что, выигрывая его, он напрягался все больше и больше.
Илья предложил взять второго лидер-гитариста, я это предложение поддержал, так как на это место мы планировали пригласить Сергея Данилова (МИФЫ, ЧЕРНЫЙ КОТ), - у него тогда возникли проблемы в МИФАХ, и он собирался уходить. Илья был близким другом Данилыча (они жили по соседству), а потому усиленно его пропагандировал. Мы сделали Сергею предложение присоединиться к нам; он был очень не прочь, и даже на одном из совместных с МИФАМИ концертов в Москве (на стадионе Динамо) вышел играть, в пику своим, в футболке с надписью ЗООПАРК. Майк нашим планам не противился: занял выжидательную позицию и стал смотреть, чем все это кончится. Провели несколько совместных репетиций, - гитаристы отлично поняли друг друга. Игра с двумя первыми гитарами сулила нам новые огромные возможности, и я уже было раскатал губу... Но случилось непредвиденное. Майк вызвал меня к себе домой и жестко заявил, что потерпит в группе только одного лидер-гитариста. Глупость ситуации была в том, что в сложившемся положении именно мой голос был решающим. После консультации с Ильей я, стремясь сохранить стабильность состава, отдал свой голос за Шуру Храбунова. Я и не мог поступить иначе.
Примерно тогда же появилась проблема с постоянным звукооператором. Я предложил на это место Сашу Бородицкого (КАЛИНКА, СЕКРЕТ), с которым работал еще в КАЛИНКЕ. Но он был с нами очень недолго, скоро его сменил Илья Маркелов (ГОЛУБЫЕ ГИТАРЫ), который и остался с нами до конца.
Застой
Так мы вступили в нашу очередную фазу - период стабильности, а в просторечии - застой. Чем он был вызван? Часто задаю себе этот вопрос, и прихожу к выводу, что причин было несколько. И главная из них - запись.
С первых и до последних дней моей работы в ЗООПАРКЕ остро стоял вопрос со студийной работой. В том, что с 1985 по 1991 год ЗООПАРКОМ не было выпущено ни одного альбома, личная заслуга Андрея Тропилло. В первое время он предоставлял нам студию несколько раз, но затем это делать перестал. А ведь за эти б лет было написано очень много материала, он был аранжирован и готов к записи... Но Тропилло с завидным упрямством саботировал все договоренности с Майком. Однажды, после очередного динамо, мы поймали Андрея в кулуарах рок-клуба и сделали вид, что щас будем бить. Он умудрился снова запудрить нам мозги и, естественно, опять канул. Так что в молчании ЗООПАРКА и в том, что новые песни звучали только на концертах, виновато не творческое бессилие Майка, а пустые обещания Тропилло. Отчаявшись поработать у него, мы использовали любую возможность записать хотя бы что-нибудь из нового в любой студии. Но удавалось это не часто. Многое из записанного в те годы вошло в альбом Музыка Для Фильма, который я издал за свой счет в 1991 году. Хорошо хоть, что сохранились кое-какие концертные записи, - пусть отвратительного качества и не дающие полного представления о замыслах Майка...
Вторая причина застоя - постоянная гастрольная гонка. С уходом Севы Грача мы лишились возможности упорядочить гастрольный график, - мотались по стране из конца в конец, порою преодолевая огромные расстояния: могли в течение недели отыграть и в Киеве, и во Владивостоке. Редкие свободные дни все старались проводить с семьями, пытаясь забыть о музыке и гастролях. Правда, уже после нескольких часов, проведенных дома, мы кидались звонить друг другу и выяснять, когда же следующая поездка. Аэропорты и вокзалы стали нашим привычным местом обитания, гостиницы - вторым домом, гримерки - любимым местом развлечения и отдыха. Новые темы приходилось репетировать перед концертами, иногда даже в перерывах между ними, что вдвойне вредно и для репетируемой вещи, и для следующего концерта. Иногда мы прямо с поезда отправлялись в студию, - я только успевал заехать домой за барабанами. Такой бешеный темп жизни не способствует творчеству.
И третья причина. Несмотря на успех у публики, Майк перестал получать удовлетворение от творчества. Он постоянно метался: сочинял - рвал, сочинял - рвал. Его одухотворенная, тонко чувствующая время натура явно подсказывала ему: грядут перемены в понимании духовных ценностей (Майк бы меня убил за эту фразу). Он видел массовое барыжничество в масштабах страны и не принимал его. Искренний патриот, Майк никак не мог понять, как можно приноровиться к переменам, которые ведут к явному развалу империи. Мы много беседовали с ним о политических переменах, и я был крайне удивлен, что внешне аполитичный Майк имел собственные (и весьма странные) взгляды на многие волновавшие нас тогда проблемы. Как-то раз он в приливе откровенности показал мне только что написанный текст, - ироничные, горькие и злые стихи, полная противоположность всему написанному им до того. С безжалостной четкостью я осознал тогда: Майк не принимает время, а время не принимает его. Всё, дальше - финишная прямая, - подумал я. Помню, я удивленно посмотрел на него, и по его пристальному ответному взгляду понял: он убедился в том, что я правильно оценил его проблемы.
С того дня мы сблизились и стали друзьями - в самом светлом и высоком понимании этого слова. У нас больше не было секретов или закрытых тем. Он легко открывал мне свои мысли, планы и опасения, знакомил со своим миром, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Я жадно впитывал все сказанное и никак не мог понять, отчего он не боится говорить мне все это. Он - поэт, а я - всего лишь барабанщик, музыкальный ремесленник...
Это разъяснилось само собою. Кирилыч, мы с тобой - последние романтики, - как-то раз сказал он. И, помолчав, горько добавил: Говорят, что самые отъявленные циники вырастают из неудавшихся романтиков... И надолго замолчал. Я знаю, он не хотел становиться циником, да и не собирался. До смерти было еще далеко, но обратный отсчет времени начался уже тогда.
А для ЗООПАРКА время остановилось. Хотя события мелькали с калейдоскопической быстротой: гастроли, гастроли, гастроли...
Панки
Мы стали сниматься в фильме режиссера Киселева Буги-вуги каждый день. Материала было отснято очень много, но сам фильм меня удивил, - я ожидал большего. Майк рассказывал, что Боря Гребенщиков, приглашенный им на премьеру, сказал после просмотра: Самый честный фильм о рок-н-ролле, который я видел. Я не был согласен. В то время мы дружили с Юрой Скандалом (ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК) и его приятелями, и они открыли мне целый пласт панк-культуры. И мне очень нравится фильм The great rock'n'roll swindle. Очарованный панком, я влюбил в него Илью; мы вместе чуть-чуть повлияли на Шуру, и результатом этого стала новая аранжировка песни Здесь Нас Никто Не Любит - в фильме Киселева есть кусочек ее концертного исполнения.
Майк уважал панк, как и любую другую хорошую музыку. Он никогда не говорил: Я этого не люблю. Он мог сказать: Я этого не понимаю. Чтобы пасть в его глазах, достаточно было сказать: Я ненавижу такую-то музыку - и все, его мнение об этом человеке изрядно ухудшалось.
Юра Скандал покинул ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК и ошивался без дела в Рок-клубе, куда как раз приехал датский проект Next stop rock'n'roll. Юра быстро сдружился с тамошними панками, и те предложили ему выступить в Копенгагене. Скандал сотоварищи сколотил панк-группу, пригласив меня и Шуру в качестве сессионных музыкантов, и назвал ее SKINEATERS. Майк нас отпустил, и мы уехали. Шура вернулся довольно быстро, а все остальные задержались надолго. Там я познакомился с довольно интересным человеком, у которого возникли проблемы с датскими властями. Мы срочно переправили его в Союз, и он поселился у меня. Звали его совершенно замечательно: Хулио Луис Альберто Перейро. Он вскоре нашел выходы на заправил шоу-бизнеса в Аргентине, и я не мог этим не воспользоваться. Вернувшись в Россию, я застал нового человека в команде - Люсю Волкову (СПОКОЙНОЙ НОЧИ). Она стала нашим последним директором; работалось с ней легко.
Выстрелы
Через некоторое время, когда уже оформлялись наши документы на выезд в Аргентину, случилась неприятность: арестовали Илью Куликова. Гастроли сорвались, в Аргентину поехал я один и много позже. А тогда я был вынужден бегать по знакомым адвокатам и собирать для суда ангельские характеристики на Илью. Майк рассвирепел от такого поступка нашего басиста (хотя того элементарно подставили) и поклялся выгнать из группы, как только он выйдет на свободу. Выполнить свое обещание он не смог - Илью освободили из зала суда в день похорон Майка. Получилось так, что Лена, жена Ильи, подошла к нему на суде и сообщила о смерти Майка. Запрессованный судом Илья не выдержал и расплакался. Судья посчитал его слезы следствием раскаяния и освободил. Так даже после смерти Майк помогал своим...
Когда Илью взяли под стражу, всем нам уже надоела постоянная чехарда с басистами. В результате Майк уговорил поиграть на басу своего друга, гитариста Наиля Кадырова (ПОЧТА, РАЗНЫЕ ЛЮДИ). Это был наш последний состав, хотя формально ЗООПАРК существует до сих пор: в нем два человека - Шура и я.
Последняя наша гастроль состоялась в белорусский город Светлогорск, - там было очень грустно, и постоянно случались всякие накладки. Мы вернулись оттуда с облегчением, и я принялся за восстановление древней совместной с Цоем записи, а Майк сильно захандрил. Все, что с ним происходило в те дни, было им описано в песне Выстрелы, сочиненной задолго до происходивших событий. Она не была изначально биографичной, но ею стала, - настолько Майк предвидел свою судьбу. В записи она вышла уже после его смерти (альбом Музыка Для Фильма), хотя и раньше нами предпринимались попытки выпустить ее.
Финишная прямая
Лето 1991 года выдалось жарким, делать ничего не хотелось. Но у Майка появились новые идеи, и мы ждали нового прорыва. Не имея возможности высказаться в музыкальном плане на протяжении нескольких лет, измотанный непрерывными гастролями, с истощенной нервной системой, Майк все больше и больше писал в стол. Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины, - из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии именно эти друзья запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, - иногда он даже не мог взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, - во избежание слухов и домыслов, но, в конце концов, был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей, с которой он прожил много лет и очень ее любил.
Больной, на грани нервного срыва - Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился с приятелем, Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи. Майк сказал, что вопрос с деньгами решит сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет трудно.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, - он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, разогнанный многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису - отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с И. Корнелюком, у кошки их костюмерши родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы ее взяли и выходили. Она моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, удивительно интеллигентной кошкой. Она стала общей любимицей - так сказать, командная Киса. Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как лицо ЗООПАРКА; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку Музыка Для Фильма: там на яблоке - Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В - вид сзади. И никаких букв и надписей.
Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. Киса, иди на фиг! Киса, не мешай! - вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали, - утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я на ход ноги, он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. Майк, на фига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь как собака! - ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). А я этого и хочу, - ответил он, не приняв моего тона. Я стал уговаривать его уехать отдыхать в Литву, к моим родственникам. Многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд...
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось недостаточно, чтоб снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, - он рвался работать.
По приезду Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть, - он уже точно о ней знает.
По просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме, - временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: Майк собрался помирать, так что нам всем придется искать другую работу.
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! Зачем жечь, потом доработаешь, - как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: Потом не будет.
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами... Однажды утром он уехал. Навсегда.
Смерть
В тот день, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок: это был Храбунов. Валера, ты оказался прав. В чем? - не понял я. В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер, - ответил Шура. Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси. Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Я посмотрел и, не зная, что сказать или сделать, вышел на кухню. Там сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина Букет Молдавии, который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на 7-м этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты, - но тут силы оставили его, он упал и пролежал возле двери около часа (соседей не было дома). Когда его обнаружили, Майк был еще жив. Вызвали Скорую помощь, - врачи отказались везти его в больницу и велели готовиться к худшему. Вызвали вторую Скорую, но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...

Post mortem

После смерти Майка Саша Храбунов, Наталья Науменко, я и Илья Куликов собрались в комнате Майка разбирать его архив.
Все личные документы, семейные фотографии и прочее, что касалось личной жизни Майка, было взято Натальей. Все, что касалось музыкальной жизни Майка, его творчества, - осталось в ведении группы. Потому что не было отдельно Майка и отдельно его команды. Был ЗООПАРК - единый и неделимый. Мне нравится играть в группе, - не раз говорил Майк.
Я, как исполняющий на тот момент обязанности директора группы и будучи фактическим заместителем Майка по общим вопросам, предварительно заручившись согласием мамы Майка, его сестры и его вдовы, был вынужден забрать часть архива Майка и хранившийся у него архив группы к себе домой, - в его комнату въезжали чужие люди. Позже мы с Храбуновым тщательно рассортировали и проанализировали все эти документы.
Часть Майковского архива хранилась у меня несколько лет, после чего эти бумаги забрал себе его отец. Причем - при весьма интересных обстоятельствах.
Бережно относясь к документам Майка и панически боясь потерять хотя бы один листок из архива, я с большой неохотой допускал к нему жаждущих сенсаций журналистов и прочих любопытствующих. В те времена, сразу после смерти Майка, нечистоплотными людьми предпринимались частые попытки залезть в Майковские записи и покопаться в них, поэтому я был очень осторожен в вопросах допуска к архиву. Как любой нормальный человек, я понимал, что попросту неприлично рыться в чужих вещах и заглядывать в чужие записные книжки, а тем более - делать их достоянием гласности и объектом дурацких обсуждений некомпетентными людьми. Тогда они пошли другим путем: не знаю, что именно они наплели родителям Майка (кажется, что-то о ненадлежащем (!) хранении), но однажды вечером мне позвонил его отец и непреклонным тоном потребовал вернуть архив. Не имея ни морального права, ни желания отказывать ему, я согласился. Он забрал архив на следующее же утро, - я едва успел достать все бумаги из шкафов. Я попросту выложил на стол все документы, объяснил ему, где что лежит, а также, по его требованию, сделал полный финансовый отчет о делах ЗООПАРКА. К моему удивлению, он очень тщательно все проверил, но, судя по всему, остался удовлетворен. Тем не менее, позже он потребовал изъять Майковскую долю имущества (состоявшую из части еще не проданных пластинок) и передать ему. Что и было сделано, хотя это